Маскарады. Арман побывал на стольких, что, кажется, и вовсе потерял им счет. Он давно уже не томился в предвкушении чего-то невероятного и к выбору костюма не относился с тем же трепетом, с коим носился с этим занятием, будучи пятнадцатилетним. Нынешнее торжество, правда, отличается от многих прочих: на нем будут присутствовать особые гости, не так давно прибывшие в Дальмас. В том числе и кинесвит Лисандр Голдвин, которого Арман надеется вновь увидеть. Переписка перепиской, но она не может быть и вполовину так же ценна, как личная встреча. Несколько лет назад Лисандр показал ему красоту Скайхая, теперь же граф Эрвье надеется, что у него будет шанс отплатить кинесвиту сторицей. После всего, что с ним случилось, его дорогой скайхайский родственник просто жизненно нуждался в порции хороших впечатлений.

Манон, наряженная лесной ведьмой, берет графа под руку и увлекает за собой. Арман с нескрываемым интересом рассматривает ее платье и не без удовольствия отмечает, что цветы самых нежных оттенков, украшающие верхнюю пышную юбку, изображавшую идиллическую лужайку, выполнены из бессонского шелка. Того, что мягче воды и легче воздуха, исключительного в своем роде материала. Кружева же, морской пеной обрамляющие низкий вырез, кажется, ирадийской работы. Арману не случалось прежде видеть узора столь сложного, и говорить ему сейчас хочется не о многочисленных гостях и уж тем более не о северянах. Манон восхищается его костюмом — темно-синий бархат, россыпи жемчужин, которыми расшит камзол, напоминают звезды на ночном небе. Полумаска на длинной ручке переливается серебром.

— Арман, вы здесь! — обрадованно восклицает холеная вальвассора Элоди Ларме. Сумевшая вмиг подмять слабохарактерного мужа, она уверенно управляет его делами, а тот нарадоваться не может на предприимчивую супругу. Едва лоб не разбивает, молясь Дарительнице. Вальвассора надеется выспросить подробности о скайхайцах. Всем известно: граф Эрвье дружен с одним из северных принцев — кинесвитов, до чего непростое слово — и даже гостил несколько месяцев в этом холодном краю. Уж ему-то должно быть известно поболее прочих о гостях. Пока же девицы, окружившие Элоди Ларме, говорят о Голдвинах, чрезвычайно плодовитом роде. Старый кинн, де, никак не мог остановиться. Одну жену бросил (слыхано ли дело?!), вторую уморил, а третья его пережила по какому-то чудесному стечению обстоятельств. Но кинн почил, и дамы переходят на тему куда более пикантную — таинственные дети одного из братьев кинна, рожденные от простолюдинки.

— ... да-да, представь себе, от морячки. Так романтично!
— А еще упрекают южан в неразборчивости. Нет, это, право, забавно.
— Неужели им удалось так быстро обтесать деревенщину?
— Всего несколько месяцев прошло, да нет же... Можете представить, какое это будет зрелище во время трапезы.

— Хочу выписать из Скайхая учителя моему Андре — ему идет двенадцатый год, если помнишь. Мой дорогой, а ведь он до сих пор едва читает, а его каракули не разберут и лучшие ученые мужи Дальмаса. Если на севере учителя столь феноменальны, мой брат к концу года станет умнее дешира Ивеса... — смеется Манон, прикрывая рот затянутой в перчатку ладонью. Для них всех появление Голдвинов и их многочисленной родни, возникающей словно бы из ниоткуда, не более, чем очередная забава. Очень немногие видят в их визите на бал нечто более существенное.

И зря, надо сказать, не видят. Но что взять с легкомысленных шир и вторящих им деширов? В конце концов, если бы все здесь были серьезны и насупленно хмурили брови, той атмосферы безудержного веселья и вовсе не было бы, рассеялась бы утренней дымкой.

Подошедший стражник, к сожалению, разлучает их с Манон раньше времени, сообщая, что графиня Ромпье уже ждет его и сестру. Оставляя подругу в одиночестве, Арман не сомневается, что Манон не заскучает: уж кто-кто, а она всегда себя развлечет.

— Я боюсь, если и отыщется, то не сегодня и не здесь, — признается Арман графине. Действительно, он в последнюю очередь думал о том, чтобы найти тут будущую супругу. Ему было не до того.

Матушка. Как всегда безупречна, как всегда обаятельна и держится так, будто и не было событий той ужасной зимы. Арман невольно ловит себя на мысли, что завидует таланту забывать дурное. Он не способен так просто распрощаться с воспоминаниями, вызывающими оторопь, заставляющими просыпаться посреди ночи и прижимать ладонь к неистово бьющемуся сердцу. Повстречав Северину у лестницы, Арман подает ей руку. Вместе они составляют красивую пару — темные волосы, кожа белее мрамора. Те юноша и девушка, новые лица в плеяде Голдвинов, тоже брат и сестра. Он сразу замечает их позади кинны, красивой и величавой женщины. Мягкость чeрт исключительно удачно сочетается с горделивой статью. Он видел ее несколько лет назад, и время словно не было властно над нею.

Подумать только, консервативный Скайхай, славившийся своими дремучими традициями, которые, по мнению Армана, только мешают развитию, прислал женщину в качестве главы дипломатической миссии. Да, она — вдова почившего кинна. Да, она — мать двоих кинесвитов, но Ромпье помнит, что Лисандр не сильно рвался на трон, а его сестра и вовсе исчезла, и вестей о ней не было. Арману удалось повстречаться с Эмберлин Голдвин, поговорить с ней, пускай и недолго. Она произвела на него весьма приятное впечатление своей живостью и искренностью. Но бросить мать одну и сбежать? Должно быть, ее положение и впрямь было незавидным, если она пошла на столь решительные меры. Могло ли произойти нечто подобное в семье Мерво, где детям никогда не мешали поступать своей судьбой так, как вздумается? Вряд ли.

— Ваше Величество, для нас честь — приветствовать вас и ваших спутников в Дальмасе, — повторяет Арман вслед за матерью, учтиво склоняя голову перед Шарлин Голдвин. Он пребывает в некоторой растерянности, не найдя среди присутствующих Лисандра. Он опускает свою маску и вдруг сталкивается взглядом с незнакомцем, замершим подле кинны. Так вот он, какой, Вигфрид Голдвин. Кем бы он ни был, держится с исключительным достоинством. А вот смотрит коршуном, взгляд едва ли насквозь не прожигает. Знает ли он, что Флорианна Ромпье, конечно, не королева, но сестра оной? Графиня, в чьих жилах течет кровь благородного семейства герцогов Бонне. Впрочем, услышав, что Лисандр в добром здравии, граф заметно успокаивается. Матушка же представляет их с сестрой, за что Арман ей чрезвычайно благодарен. Он заговаривает с кинной, не надеясь, впрочем, что так его вспомнит: визит графа в Перегрин пришелся на печальные события, и потому всем в Белом Замке тогда было не до южанина.

— Дни, проведенные в Скайхае, были одними из счастливейших в моей жизни. Во многом благодаря гостеприимству и вниманию вашего любезного сына, кинесвита Лисандра, Ваше Величество. Я надеюсь, что моя семья сумеет сделать ваше пребывание здесь столь же приятным.

Как только заканчивается обмен формальностями, Арман обращается к девушке, племяннице кинны Шарлин. Ему хочется снять напряжение, которое он ощущает каким-то шестым чувством. Хотя, возможно, ему просто кажется.

— Шира Вильгельмина, скажите, доводилось ли вам прежде бывать на маскарадах? Они чудесны, но порой могут быть и утомительны.